Христианская и светская психотерапия
В чем видится специфика только нарождающейся у нас в стране христианской психотерапии, ее отличие от психотерапии светской?
Первое, исходное отличие, которое часто не обсуждается, выносится за скобки, но которое надо сознательно выделить и зафиксировать, заключено в самом терапевте. Терапевт светский может быть верующим, а может и не быть верующим. Более того, считается, что личная вера должна быть отодвинута, отделена от терапии. Для христианского терапевта вера – обязательное, краеугольное условие его профессиональной деятельности.
Почему необходимо это подчеркнуть, хотя звучит, наверное, достаточно банально и очевидно? Потому что это качественно меняет всю схему терапевтического воздействия. В светской терапии поле взаимодействия – диада: терапевт-пациент, и все происходит внутри нее. Присутствие третьего исключается, терапевтический сеанс нельзя даже подсмотреть, в нем можно только участвовать с той или иной стороны. В терапии христианской, что справедливо подчеркивает Ф.Е.Василюк, взаимодействие построено не на диаде, а на триаде, где взаимоотношения терапевта и пациента опосредованы отношением к Богу. Эта триада может быть полнокровной в том случае, если верует не только терапевт, но и пациент, если они оба способны уповать, соотносить себя с третьей и высшей силой. Но даже если эта триада разомкнута с одной стороны и пациент не верует, она остается триадой как базовым условием христианской, а не какой-либо иной психотерапии.
Следующее и также ключевое отличие состоит в разном понимании сути человека и – соответственно – сути пациента, клиента как человека. Возьмем основные школы психологии и связанные с ними формы психотерапии. Каждая из них имеет свою модель пациента как человека. Для психоанализа основанием такой модели являются коварные образы и силы подсознания, которые путем сложной, длительной, дорогостоящей терапевтической работы надобно распознать, расшифровать, ввести в сознание, устранить амнезии и т.п. Подсознание, вытесненное – это и есть суть, стержень человека. Остальное – проявление, маскировка, борьба, сублимация. Упрощая, можно сказать – человек идентифицируется со своим подсознанием. Бихевиоризм, поведенческая психология идентифицирует человека с иным – со способами его действования – успешными или неуспешными, правильными или неправильными, стойкими или непостоянными, то есть, говоря обобщенно, происходит идентификация с проявлениями характера. Гуманистическая психология идет явно на повышение и идентифицирует человека с его личностью, ее полным развитием. Трансперсональная психология акцентирует невидимую, таинственную сферу человека, идентифицируя с ней его суть.
Итак, каждая школа выявляет какую-то часть человека, принимая, выдавая эту часть за целое. Христианская психология и психотерапия призвана воспринять целостного человека, поскольку христианская тримерия тело-душа-дух покрывает все названные аспекты, не исключая из внимания ни одного из них. В сочинениях святых отцов, например, Иоанна Касиана Римлянина, обнаруживаются порой удивительно глубокие психологические описания возникновения вожделений, половых чувств и сублимаций. Возможно, тонкости подобных наблюдений позавидовал бы любой психоаналитик, но даны они в свете совершенно иного целостного представления о человеке. Или – возьмем экспансию трансперсональной психологии в духовную сферу. Последняя понимается здесь вообще без различия внутренних цветов, уровней, бесов или ангелов. Если вспомнить рассуждения отца Александра Ельчанинова, то это можно уподобить вламыванию с черного хода. Попав в это пространство, разгоряченный, затуманенный наркотиком, внушением или голотропным дыханием человек воспринимает, берет первое, попадающее под руку, принимая его за суть духовного и часто нанося себе тем самым непоправимый вред. Надо ли здесь отдельно говорить, что духовное в христианстве имеет качественно иное понимание, внутреннюю иерархию и соподчинение, качественно иные пути и методы достижения.
Из сказанного нетрудно перейти к следующему отличию христианской психотерапии от психотерапии светской. Это сами цели психотерапии или тот момент, когда психотерапию можно считать оконченной, когда терапевт расстается с пациентом.
«Задача лечения – устранить амнезии. Когда все пробелы в памяти заполнены, все загадочные продукты психической жизни разъяснены, то продолжение или даже возобновление болезненного состояния невозможно». Как легко догадаться, это цитата из Фрейда. Терапия в психоанализе заканчивается, когда достигнута цель наведения порядка в прошлом, в подсознании. Цель, безусловно, важная, но какими средствами она достигается и, главное, может ли она быть конечной для психотерапии, то есть в буквальном смысле, буквальном переводе – исцелении души. Хорошо, человек понял, что его трудности происходят из-за прежней холодности отца, или раннего отнятия от груди матери, или оттого, что он в свои пять лет увидел то, что видеть ему тогда не надо было. И это отныне все, душа его исцелена? И как жить дальше, ради чего? На эти вопросы психоанализ, по сути, не отвечает, некогда, надо быть на страже новых рецидивов, сублимаций, символов и т.п. Разумеется, психоанализ – тонкое искусство, способное дать освобождение от тягостного симптома, но попутно (а путь-то обычно длинный) привносится, навязывается особое восприятие мира и себя в нем. Вот в той же «Психологической газете» (№ 4, 1996, с.3) В.А.Медведев, заместитель директора Восточно-Европейского института психоанализа [1] демонстрирует видение психоаналитиком новых российских денег: «Устрашающую кастрационную символику серпа и молота сменил двуглавый орел, выражающий традиционную российскую двойственность, бисексуальность, которая вновь обретает свое живительное единство. Застоявшаяся водная женская стихия вырвалась на волю и формируется, управляется мужской непреклонностью причалов, набережных, мостов и плотин. Воздушный корабль мечты, венчающий столп-фаллос на банкноте достоинством в тысячу рублей, наконец-то опущен на воду и на той же купюре свободно плывет, огибая коварные скалы и используя огненный, фаллический символ лишь в качестве путеводного маяка…» Таковы глаза психоаналитика, взгляд, который он волей-неволей прививает пациенту и который язвительный Набоков именовал либидобелибердой.
Цели поведенческой психотерапии, как видно из самого термина, – это упорядочивание поведения человека, способов его действия, характера. Если вы научились хорошо общаться, адаптироваться, довольны собой, умеете настоять на своем, то терапевт сделал все, что мог.
И, наконец, гуманистическая психотерапия, где цель – разбудить силы развития личности, ее самоактуализацию. Внимательное рассмотрение этих целей вновь возвращает нас к мысли о том, что происходит редукция к каким-то частям, сегментам: психоанализ – это психология подсознания, бихевиоризм – психология характера, способов действования; гуманистическая психология подменяет человека личностью. О последней подмене (назовем ее персоноцентризмом) надо, видимо, сказать особо, поскольку она, во-первых, наиболее тонкая, трудноразличимая и, во-вторых, становящаяся все более распространенной, причем этому в немалой степени способствуют психологи, включая отечественных, почти в любом их сочинении мы видим апофеоз личности, идентификацию ее с человеком. Вспомним, однако, остроумную критику В.Франклом центрального тезиса гуманистически-ориентированной психологии о самоактуализации личности. Он приводит сравнение с бумерангом. В чем смысл, задача бумеранга? Обычный ответ – чтобы вернуться назад, к человеку, его пославшему. Но задача вовсе не в том, чтобы вернуться назад, а в том, чтобы поразить цель. Бумеранг – орудие, и возврат его, на деле, есть свидетельство не прибытка, а неудачи, промаха. То же с самоактуализацией личности. Будучи направленной на себя, на возврат, она означает промах в главном. В руках оказывается то, что вы должны были потерять. И тогда нам становятся понятными слова Л.Н.Толстого: «Если человек понимает свое назначение, но не отрекается от своей личности, то он подобен человеку, которому даны внутренние ключи без внешних». Личность – внутренний ключ. Сложный, уникальный, бесценный, трудноовладеваемый. Но на определенном этапе зрелости («когда человек понимает свое назначение») он исчерпывает свои возможности открытия, и требуется новый. В этом плане личность как бы отходит, отбрасывается как отслужившее, усвоенное, и открывается во всей полноте то, чему она служила.
Эта полнота, эта ступень остается пока не представленной в светской психологии и психотерапии. Она может открыться в христианском подходе, поскольку для него исходным является представление о человеке как образе и подобии Божием, то есть человек дан в полном, предельном масштабе и росте. Что касается подсознания, характера, личности, то они должны быть представлены не как инстанции конечные, но как служебные, служащие становлению человека, его полноте или – говоря по-церковному – спасению как приведению человека в соответствие с Богом. Только тогда разрешается коллизия личности, она занимает свое место и проявляется фундаментальное соответствие, в котором она рассматривается масштабной человеку, а человек – масштабным Богу.
Братусь Б.С.
Московский психотерапевтический журнал, Христианская психология (спецвыпуск) №4, 1997.
